Интернет-конкурс, сезон 2020

Господи, если ты есть,
В облаке, бликах, мерцании.
Дай мне хоть знак восклицания,
Я-то по-прежнему здесь.
Я-то по-прежнему жду
голубя, гостя, погоды,
Света во тьме несвободы,
Ягоды спелой в саду.
Но захлебнулась весна
В черных лугах и канавах,
В прелых, нескошенных травах...
И тишина!

Семён Кирсанов

Под одним небом на Земном Шаре мы с тобой жили,
где в лучах солнца облака плыли и дожди лили,

где стоял воздух, голубой, горный, в ледяных звездах,
где цвели ветви, где птенцы жили в травяных гнездах.

На Земном Шаре под одним небом мы с тобой были,
и, делясь хлебом, из одной чашки мы с тобой пили.

Помнишь день мрака, когда гул взрыва расколол счастье,
чернотой трещин - жизнь на два мира, мир на две части?

И легла пропасть поперек дома, через стол с хлебом,
разделив стены, что росли рядом, грозовым небом...

Вот плывут рядом две больших глыбы, исходя паром,
а они были, да, одним домом, да, Земным Шаром...

Но на двух глыбах тоже жить можно, и живут люди,
лишь во сне помня о Земном Шаре, о былом чуде -

там в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
под одним небом, на одном свете мы с тобой жили.

Глеб Горбовский

Приходите ко мне ночевать.
Мягче ночи моей — только сны.
Я из трав соберу вам кровать
на зелененьких ножках весны.

Приходите ко мне молодеть.
Ванну примете в горной реке.
Надо только рекой овладеть
и держать ее гриву в руке.

Приходите ко мне погрустить,
это лучше всего у костра.
Надо голову чуть опустить
и тихонько сидеть до утра…

Этот снег
Полина Орынянская

Проснёшься ни жива и ни мертва
и слушаешь, как маются ветра,
вздыхают меж чердачных перекрытий.

И, сон не выпуская из-под век,
подслушиваешь: вдруг ложится снег?
Чтоб утром выйти –

а там, впотьмах, родился белый день.
Он веточками трогает людей,
пуглив и любопытен. Так улитка

нащупывает рожками простор –
то высунет, то спрячет, до тех пор
пока всё зыбко...

И думаешь о белом в темноте,
и снится до утра потом метель,
поля в кромешной сизой поволоке,

дома, дымы, ползёт дорога вдаль...
Проснёшься – дворник шкрябает асфальт
и выдыхает, надувая щёки.

И выглянешь в предутреннюю тьму
и всё за этот снег простишь ему.

Заправлена серого неба рубашка
В промокшие брюки осенних дорог.
Ремнём горизонта с блестящей пряжкой,
Похожей на солнце, подвязан восток.

Мой маленький город, я твой горожанин,
Извечный смотритель пустынных аллей.
О, как же мне дорог неподражаемый
Облик встречающих утро людей!

Я знаю, отдам - и с меня не убудет,
А может, появится больше того.
На свете встречаются разные люди,
А хочется встретить, порой, одного.

Заправлена серого неба рубашка
В промокшие брюки осенних дорог.
Ремнём горизонта с блестящей пряжкой,
Похожей на солнце, подвязан восток.

Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!
— Какое место вам? — Любое.
Любое место, край любой.

Еще волнует всё, что было.
В душе былое не прошло.
Но слишком дождь шумел уныло,
Как будто всё произошло.

И без мечты, без потрясений
Среди одних и тех же стен
Я жил в предчувствии осеннем
Уже не лучших перемен.

— Прости, — сказал родному краю, —
За мой отъезд, за паровоз
Я несерьёзно. Я играю.
Поговорим ещё всерьёз.

Мы разлучаемся с тобою,
Чтоб снова встретиться с тобой.
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!

Вот жизнь моя как линия
Неровная, волнистая,
Как озеро глубокая
И как речка быстрая.
Бывало в жизни разное:
И горе и беда,
Но знаю я, что скрипочка
Поможет мне всегда.

Припев:
Скрипочка моей души,
Ты умолкнуть не спеши,
Покажи по жизни путь
И открой глубин всех суть.
Скрипочка моей души,
Ты тревогу разгони,
И во сне и наяву
Музыкой твоей живу
Музыкой твоей живу.

И снова ночью снится сон,
В нём скрипочка играет.
Звук чистотою напоён
И сердце замирает.
Не думайте, что всё обман,
Что говорю из лести я.
Нет, я не умею льстить,
Просто восхищается душа.

Припев:
Скрипочка моей души,
Ты умолкнуть не спеши,
Покажи по жизни путь
И открой глубин всех суть.
Скрипочка моей души,
Ты тревогу разгони,
И во сне и наяву
Музыкой твоей живу
Музыкой твоей живу.

Только бы не вспомнить, от чего я пьяный.
Ранним утром буду чёртом окаянным.

Зацелуй мне губы – льдом в тебе растаю.
Завтра выйду рано… Возвращусь? Не знаю.

Завтра выйду рано – солнышко догонит,
Ветерок обнимет, крик во мне утонет.

Что ж ты, черный ворон, на до мной не кружишь?
Крест мой не увидел? Может и не нужен?

Мы лежим и смотрим в небо на ладонях.
Стрелы в нас и копья – не уходят кони.

Ждут они, что встанем с поля мы, и снова
В ухо кто-то скажет ласковое слово.

Припев:
Я усну, а ты — тихонько пой!
Как сойдёмся мы…рать на рать.
Невредимый ли, едва ль живой,
Твою песню буду вспоминать!
Полетит она по лесам.
Ей завторят травы и родник.
Пересохшими губами сам
Подхвачу её в последний миг.

Когда тронется лёд на Москве-реке,
Ты окажешься в маленьком скверике
И письмо моё в мятом конвертике
Вдруг решишь опять перечесть.

Это будет, наверное, в старости.
И, уставший от жизненной ярости,
Ты припомнишь последние радости.
И блеснут на большом плече

То ли просто осевшие капельки,
То ли прошлого снежные катышки...
Отпустив по теченью кораблики
К долгожданному миражу,

Улыбнётся весенняя радуга
Над своим отраженьем ненАдолго.
Где лежит исцеления снадобье,
Я прожилками льдин покажу.

© Copyright: Чулпан Ислаева, 2013
Свидетельство о публикации №113022807001

Кто мы?
Тени облаков
На пустых полях,
на верхушках кленов,
Склоны
желтых берегов,
Взгляды стариков,
все еще влюбленных –

Дети
рыжих сентябрей,
Мокрых октябрей,
ноябрей простудных.
В дом нас
позови скорей.
Вечер на дворе,
холодно, безлюдно.

Время
накрывать столы,
И в твоем саду
яблоки созрели.
Звезды
стали тяжелы,
Только вот беда -
падая, сгорели.

Значит,
не подать к столу
Белого Тельца -
зверя неземного.
Ветер
звездную золу
Будет собирать
в тучи до Покрова.

Кто же
даст нам имена?
Где же наша грусть
станет добрым словом?
Что ж ты
дремлешь у окна?
Значит, в эту ночь
быть без крова снова

Детям
рыжих сентябрей,
Мокрых октябрей,
ноябрей простудных.
Снова
Нас несет Борей
Плакать у дверей,
Верить безрассудно.

Армагеддон

Черный Смерч пройдет по планете,
Разметав города и столицы.
В лужах крови раздавлены дети,
И от мук искорежены лица.

Море Боли, скорбей и страданий
Все затопит, не будет укрытия.
Разрушение до основанья
Всех усилий и суетной прыти.

Черный Гриб термоядерной бомбы
Изувечит людей миллионы,
Изничтожит понты и апломбы,
Изуродует всех поименно.

И сомнет дорогие машины,
Сковырнет дорогие дома,
Дорогие спалит магазины
С мишурой дорогого дерьма.

Черной Желчью отравлены души,
Злым желаньем кровавой войны.
У любви уж отрезаны уши,
Легионы не знают вины.

Чашу Гнева Бог влил в океаны,
И огромные чудища вод
Корабли в клочья яростно рвали
И давили прибрежный народ.

А затем сорок дней Дождь Потопа
Будет лить. Захлебнутся живые,
Кто остался... Вселенная лопнет,
Время вытечет в бездны иные.

Мухи плещутся в навозе
Как воробышки в пыли.
Дед с утра на сенокосе.
Бабка в печку ставит блин.
Ванька тычет хворостиной,
Гусь, как водится, шипит…
Идеальная картина:
Деревенский русский быт!

Две сеструхи, Настька с Машкой,
Лен полощут у реки.
Будут новые рубашки,
Значит, будут женихи!
Как сороки прогалдели
Обо всем, что вслух нельзя,
И, конечно, проглядели,
Как Иван «достал» гуся!..

Гуси-лебеди летели,
Глядь – собрат в беду попал!
Серой тучкой просвистели –
Был Ванюшка, и пропал!
Мамка с тятькою вернутся,
Ох, девчонкам и влетит!
Ручейками слезки льются…
Зад заранее болит!..

Делать нечего, сестрицам
Пять минут – собраться в путь.
Приодеться. Приумыться.
Захватить чего–нибудь…
Гребешки, платки, онучи –
Не босыми ж через лес!
И, поверх, на всякий случай…
Старый батин свинорез!

Мимо яблони и печки
Даже не сбавляли шаг.
Просто спрашивали встречных:
Кто, куды, зачем и как?
Леший больше всех старался,
Ажно прям из кожи лез!
Как полезен оказался
Этот батин свинорез!..

В общем – не было заминки,
Воротили Ваньку в дом.
Он все той же хворостинкой
Вновь сражается с гусем.
Лишь прибыток стал в светелке
После суматохи всей
Из Ягининой метелки…
Да перины из гусей!..

(В этой сказке отражены все трое моих детей по старшинству и по именам :)
Дочки просто часто возмущались, что про одного Ивана пишу ))

Весенняя песня

А я опять пою весне
Свои восторженные песни,
Как ветер ластится ко мне
И шлёт мне ветреные вести,

Что с тёплых возвратясь широт,
Он всё вокруг переиначит,
И скоро капельками нот
Сосульки звонкие заплачут.

Что их весёлый перезвон
Озябшие подхватят птицы
И всё опять как с давних пор
На свете этом повторится

И солнце выйдет отогреть
Весны, заплаканные щёчки,
Чтобы опять зазеленеть
Набухнут на деревьях почки.

А я пою, и жду тепла,
И верю, что случится чудо,
И всё, что вымерзло дотла
Ещё дышать любовью будет!

Душа
Мы часто спорим оголтело,
Не отвечая за слова –
Ну что с того, что снег не белый
И не зеленая трава?!
Ну что с того, что дом в деревне
Стоит, как нищий, у ворот
И седовласый житель древний
В деревне больше не живёт.
Тревожны интернета сводки
И душу ранит правды плеть –
Душа под вечер просит водки,
Но чаще – хочет умереть…
Река похожа на зловонный,
Тягучий угольный поток,
И набегающие волны
Смывают радужный песок.
В барханах сморщенной пустыни
Полуразрушенный копёр
Глядит глазницами пустыми
На чахлый лес окрестных гор.
И шепчет тише всё и тише
Пожухлым голосом трава –
Душа скажи – ещё ты дышишь? –
Пока дышу… пока жива…

Юнна Мориц

Душа отражений

Если работать в осеннюю ночь до утра,
Странные вещи случаются, странные вещи.
Вдруг в тишине завывают по-волчьи ветра,
Или кулак по стеклу колошматит зловеще.

Не говорите, что это никто и нигде!
Вас я не хуже толкую явленья природы.
Есть небывалая чуткость в полночном труде –
Так отраженье рождают бегущие воды.

Зеркало нас переводит на мёртвый язык,
Точность его простирается только на тело.
И в переводе зеркальном читается вмиг
То, что от глади отпрянув, душа отлетела.

Дело другое – когда сумасшедший ручей
Или река, на порогах встающая дыбом,
Запечатлят мимолётом лохмотья грачей,
Старую грушу и всякую душу на выбор.

Зыбью и рябью принежив дыханную суть,
В путь прихватив её образ, а также идею,
Всю эту живность они в своих ритмах пасут,
Не подражая природе, а будучи ею.

Чуткие знают об этой особой среде,
Сердце сжимающей, бьющей на совесть всё хлеще.
Не говорите, что это никто и нигде!
Странные вещи случаются, странные вещи.

Заснеженный рай

Вскочу на подножку вагона без номера,
Уеду в забытый заснеженный рай.
Довольно скитаться без устали по миру –
Я жизни цыганской хлебнул через край!

Уеду в деревню – таёжную пленницу,
Где церковь похожа на птицу орла,
Где пестуют стог и варганят поленницу,
Где музыку жизни играет пила.

Заполнена каждая клеточка памяти
Немеркнущим светом нечаянных встреч,
Сибирских морозов хрустящим орнаментом,
Пугливой покорностью девичьих плеч.

Засну возле печки в избушке обходчика,
Где прямо в оконце стекает стреха…
Так хочется, сбросив полтинник со счётчика,
Как в детстве проснуться под песнь петуха.

Нейман Геннадий

Кукла

Я – кукла из папье-маше –
Смеюсь и плачу по приказу,
Я чем печальней, тем смешней,
В моей раскрашенной душе
И водевиль, и драма сразу.

Мой кукловод в меня влюблён
И, задыхаясь и потея,
Играет гениально он,
Мой кукловод-Пигмалион,
Да я, увы, не Галатея.

Мы с ним вдвоём не первый год,
Но всё сильней меня тревожит –
Однажды ночью он уйдёт –
И куклу новую найдёт –
Покрасивей и помоложе.

В душе картонной вечный страх –
Забудут, уберут на полку,
Истлеют чувства в лёгкий прах,
Оставив сердцу только мрак
И боли острые осколки.

Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Иисуса,

Кто ни во что не верит - даже в черта, назло всем,-

Хорошую религию придумали индусы:

Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.
Припев:

Стремилась ввысь душа твоя -

Родишься вновь с мечтою,

Но, если жил ты как свинья -

Останешься останешься свиньёю.

Пусть косо смотрят на тебя - привыкни к укоризне,-
Досадно - что ж, родишься вновь на колкости горазд.
Но если видел смерть врага еще при этой жизни -
В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз.
Припев:
Живи себе нормальненько -
Есть повод веселиться:
Ведь, может быть, в начальника
Душа твоя вселится.
Пускай живешь ты дворником - родишься вновь прорабом,
А после из прораба до министра дорастешь,-
Но если туп, как дерево - родишься баобабом
И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.
Припев:
Досадно попугаем жить,
Гадюкой с длинным веком,-
Не лучше ли при жизни быть
Приличным человеком?!
Так кто был кто, так кто был кем?- мы никогда не знаем.
С ума сошли генетики от ген и хромосом!
Быть может, тот облезлый кот - был раньше негодяем,
А этот милый человек - был раньше добрым псом.
Припев: Я от восторга прыгаю,
Я обхожу искусы,-
Удобную религию
Придумали индусы!

В доме композитора трудно мне, хоть плачь,
Не мурчу, не прыгаю, не гоняю мяч.
Сочинять чтоб музыку, тишина нужна,
Ходят все на цыпочках – дети и жена.

На хозяйском столике, там, где стопки нот,
Две фигуры высятся – их боится кот.
Имена великие – я не ошибусь –
Справа бюст Бетховена, слева Баха бюст.
Пр:
Чтоб в доме том нарушить тишину,
Я как-то Баха со стола столкнул.
Звук бронзы был божественно духовен,
Когда на Баха полетел Бетховен!
Когда на Баха полетел Бетховен!

Выбежал хозяин мой, обнял, чмокнул в нос,
А потом какие-то ноты мне принес.
И сказал: «С кантатою не идут дела…
Васька, подсказал ты мне – вставь колокола!

Бронзы звон торжественный души в клочья рвет,
С давних пор до нынешних чтит его народ.
Колокольной музыке не страшны года…
Свернут набок Баха нос – это ерунда!»
Пр:
Я лишь хотел нарушить тишину,
Я только Баха со стола столкнул.
Звук бронзы был божественно духовен,
Когда на Баха полетел Бетховен!
Когда на Баха полетел Бетховен!

Спектакль был не очень, спектакль был не ах,
Разгромленный критикой в пух или прах.
Играли актеры спустя рукава,
Еще бы немного и все, и провал.

Казалось уже, что спектакль не спасти,
Ты, зритель капризный, пойми и прости.
Но наш режиссер, человек с головой,
Он фокус придумал почти цирковой.
Пр:
В лучах и вспышках играет шкурка,
Под крики «Браво!», под крики «Бис!»
По краю сцены проходит Мурка,
За ней народный бежит артист.

Овации, топот, галдеж, свист и вой –
От радости был режиссер чуть живой:
«Я дремлющий зал пробудил и потряс –
Пускай примадонна пройдет еще раз!»
Пр:

"...а превратились в белых журавлей..."
Расул Гамзатов

Снова время стрелять, но на всех журавлей не хватает.
Для вождя - журавель, для солдат - чернозёмная прель.
Разорвёт небеса вертолётная злобная стая
И листву всколыхнёт пулемётная хриплая трель.

Поскорее, хирург, ампутируй родных у младенца!
Он рождён с Калашом. Ему мать - полевой командир.
Нынче время стрелять и рождаются дети без сердца
С анашой в кулачке и одеты в военный мундир.

Снова время стрелять. Вот и Господа ранило в спину.
У него холодильник в палате и телик, а тельник кровав.
И его половина приносит ему апельсины,
И сидит допоздна и читает военный Устав.

Бог есть Бог и ему ни к чему восхваления в храмах.
Говорит напрямик и своей откровенностью горд:
- Я уже не могу выбить нож из руки Авраама.
Ты подумай, Мария. Не проще ли сделать аборт?

Снова время стрелять. Жаль, что ниву на танке не пашут.
Жаль, что Вечный огонь не согреет жилища у вдов.
Улетает журавль и крылом окровавленным машет.
Тает день, словно снег, по себе не оставив следов.

Ты смотри его не прозевай,
Этот - в листьях жёлтых фестиваль.
Ведь к нему в красавцы-октябри
Барды мчат со всех концов Земли.

Припев:
Слово это славное 'Тарту'
От него так сладенько во рту.
Пусть не моден я и староват -
Еду в Тарту слушать листопад.

Без него я, точно, пропаду!
Осень там - настойка на спирту.
Сладко-горьковатая пьянит,
Песнями негромкими манит.

Припев.

Скоро нам прощаться... Очень жаль,
Что так быстротечен фестиваль.
Но к нему на осень каждый год
Приезжает бардовский народ.

Припев:
Слово это славное 'Тарту'
От него так сладенько во рту.
И не даром каждый брат наш бард
Едет в Тарту слушать листопад.

Мелодия

Я небо приоткрою, как старый клавесин
И пальцы окуну в клавиатуру звезд,
И звуки оживут, и вниз дождем косым
Скользнут по кронам елей и берез.

И оплывет луна подтаявшей свечой,
И медная струна расскажет ни о чем.
И расцветет в миноре легкий птичий гам,
И будет волны море гнать к моим ногам.

Я прикоснусь губами к талому ручью,
И стану дуть в него, как в тонкую свирель,
И я его звенеть по нотам научу,
И снова превращу ноябрь в апрель.

И будто с куполов малиновый трезвон
Сорвется с проводов капели светлый звон,
И расцветет в миноре легкий птичий гам,
И будет волны море гнать к моим ногам.

Я вытяну дожди в шесть разноцветных струн,
И пальцами ветров возьму аккорд зари.
И надо мной сгорят двенадцать желтых лун,
Похожих на простые фонари.

И неба акварель рассветит первый луч.
И тоненькая трель прорвет завесу туч.
И кистью музыки раскрасятся цветы,
И в жизнь войдет любовь, и это будешь ты!

Мы плывём в дырявой лодке,
Утешаясь что плывём.
Мы плывём в дырявой лодке
Беспробудным серым днём.
На изломанных на вёслах
Мы плывём кормой вперёд.
Может быть мы встретим остров -
Материк нас вряд ли ждёт.

Мы плывём в дырявой лодке,
Мы плывём кормой вперёд.
Объедаемся селёдкой,
Будто это сладкий мёд.
Мы размахиваем флагом,
Словно выиграли войну.
Бестолковые бедняги
У самих себя в плену.

Мы плывём в дырявой лодке,
Но совсем не видим течь.
Мы пытаемся в коробках
Всё ненужное сберечь,
А бесценное бросаем,
Глупо машем вслед рукой...
О весне всю жизнь мечтаем,
Прочно склеившись с зимой.

Нашу лодку подлатать бы,
Только дел других полно:
Недоедены оладьи,
Да не выпито вино.
И пока мы существуем,
Набивая животы,
Наша лодка протестует
И вгрызается во льды.

Мы плывём в дырявой лодке,
Но на месте лишь гребём.
Модно выбриты бородки,
А в душе всё кувырком.
На скамье лежит икона,
На иконе - три рубля.
И горит на небосклоне
Ярко-серая заря...

Мы плывём в дырявой лодке,
Мы плывём назло судьбе.
Мы плывём в дырявой лодке,
Мы плывём назло себе.
Лёд сковал надёжно вёсла,
Как могли мы всё забыть?
Где-то там, должно быть, остров,
Только как к нему приплыть?..

А я надеюсь, что когда-нибудь вернусь
В тот уголок с малиновым рассветом,
Где соловьи тревожат яблочную грусть
И пьют до дна нектар ромашкового лета.

Там звёзды ярче в сотни раз, и снег белей,
И пахнет скошенной травой и свежим хлебом,
И память свистом с крыш срывает голубей
В вечернее безоблачное небо.

А здесь у нас и в профиль и в анфас
Другие лица и другие краски,
Неоновых витрин иконостас,
И миражи из опиумной сказки,

Потрёпанный тусовками гламур,
И пахнущие роскошью «Феррари»…
Провинциальных дураков и дур
На мелкую монету разменяли.

А я надеюсь, что когда-нибудь вернусь
В тот уголок с малиновым рассветом,
Где соловьи тревожат яблочную грусть
И пьют до дна нектар ромашкового лета.

А здесь у нас сам чёрт не разберёт:
Кто друг, кто враг, кто прав, кто виноват.
Как-будто души взяты под отчёт
У тех, кому они принадлежат.

Как-будто души взяты на прокат,
Пока сошлись и сроком, и ценой,
А в церкви свечи памяти горят
Кому за здравие, кому за упокой.

А я надеюсь, что когда-нибудь вернусь
В тот уголок с малиновым рассветом,
Где соловьи тревожат яблочную грусть
И пьют до дна нектар ромашкового лета.

А здесь у нас что вдоль, что поперёк
У суеты в плену, но, слава Богу, живы.
Мотают наши души жизни срок
В колонии особого режима.

И сторожит подвыпивший конвой
Из ниоткуда в никуда дорогу,
И каждый день, отмеренный судьбой,
Ещё не факт, что приближает к Богу.

А я надеюсь, что когда-нибудь вернусь
В тот уголок с малиновым рассветом,
Где соловьи тревожат яблочную грусть
И пьют до дна нектар ромашкового лета.

Там звёзды ярче в сотни раз, и снег белей,
И пахнет скошенной травой и свежим хлебом,
И память свистом с крыш срывает голубей
В вечернее безоблачное небо.